Ирина Одоевцева, урождённая Ираида Густавовна Гейнике. Красавица из адвокатской семьи, ученица Гумилёва, поэтесса, прозаик и мемуаристка. «Кто из посещавших то-гда петербургские литературные собрания не помнит на эстраде стройную, белокурую, юную женщину, почти что ещё девочку с огромным чёрным бантом в волосах, нараспев, весело и торопливо, слегка грассируя, читающую стихи, заставляя улыбаться всех без ис-ключения, даже людей, от улыбки в те годы отвыкших», - вспоминал поэт Георгий Адамович.

В 1922 году она выходит замуж за Георгия Иванова, и в этом же году они выезжа-ют из страны. Порознь: Ирина отправилась к отцу в Ригу, Георгий – по делам в Европу. Встретились в Париже, в эмиграции. Многие из растерянных, отчаявшихся людей литературного круга находили утешение именно у Одоевцевой. Она не потеряла в эмиграции своего природного оптимизма и была готова выслушать и морально поддержать каждого: «Более чем хлеба, им не хватало любви читателя, и они задыхались в вольном воздухе чужих стран». Сама же она, живя во Франции, параллельно со стихами начинает писать прозу. Первый ее роман «Ангел смерти» был издан в 1927 году и вызвал восторженные отклики как читателей, так и солидной зарубежной прессы.

Ирина Одоевцева написала еще несколько романов: «Изольда» (1931), «Зеркало» (1939), «Оставь надежду навсегда» (1949). После войны выпустила три сборника стихов. Большой шум в эмигрантской среде вызва-ли мемуары «На берегах Невы» (1967) и на «Берегах Сены» (1978). Оставшиеся в живых немногие ревнивые свидетели тех лет традиционно обвинили её в искажениях, неточностях. Тем не менее обе эти книги являются драгоценными историческими документами. Романы Ирины Одоевцевой переводились на несколько языков, но так и не были изданы на родине. Мемуары же появились в СССР в начале 80-х – сначала как подпольная литература. После перестройки писательница Анна Колоницкая отправилась в Париж с единственной целью – разыскать Ирину Одоевцеву, если та ещё жива. Она нашла девяно-стодвухлетнюю поэтессу прикованной к креслу после перелома бедра. Однако Ирина Владимировна с восторгом приняла предложение вернуться в Россию. В апреле 1987 года самолётным рейсом Париж - Ленинград она вернулась в город своей молодости. В Ленинграде Одоевцевой дали квартиру на Невском, обеспечили медицинский уход, организовали несколько встреч с читателями. Пользовались успехом её мемуары, переизданные в СССР, куда большим, чем в эмиграции тиражом. «Живу я здесь действительно с восхищением», - писала Ирина Владимировна подруге Элле Бобровой. Затем энтузиазм советского руководства иссяк, издание стихов и романов Одоевцевой аккуратно спустили на тормозах, престарелая она оказалась оторвана от литературного мира. Состояние её здоровья ухудшалось, не давая возможности вернуться к начатой ещё во Франции рукописи третьей книги мемуаров – «На берегах Леты». Ирина Владимировна Одоевцева умерла в Петербурге 14 октября 1990 года.

В книге «На берегах Сены» Ирина Одоевцева рассказывает о своих встречах с представителями русской литературной и художественной интеллигенции, в основном унесённой волной эмиграции в годы гражданской войны в Европу. Воспоминания посвящены Юрию Терапиано, который был для Одоевцевой и пер-вым читателем, и другом, и судьёй. Многие обвиняли Ирину Одоевцеву в недостоверности изложенных ею фактов. Но этот вопрос не является предметом моего сообщения. Конечно, воспоминания субъективны, все события и лица даны с точки зрения самого автора. Но это ведь свойство всех ме-муаров. Поэтому хотелось бы отметить, прежде всего, одно, что цель Одоевцевой скорее заключалась в передаче духа, настроения, отношения к жизни писателей-эмигрантов, нежели в изложении каких-либо жизненных фактов. Не случайно в предисловии она обращается ко всем российским читателям с просьбой полюбить их, понять всю ту трагедию и боль, с которой они жили до конца своих дней, и этим «удержать их на земле». Встреча с Игорем Северяниным, Сергеем Есениным и Мариной Цветаевой у Ирины Одоевцевой была только раз в жизни. Поэтому строки о них – это скорее воспоминание-впечатление, проникнутое чувством глубокого сострадания и боли. Автор лишь дополняет то, что читателям уже известно, но своими штрихами к портрету она помогает увидеть их немного иначе.

Игорь Северянин, познавший всероссийскую славу, доживал свои дни в Риге «нахлебником» у эстонца-тестя. Как поэт он не печатался: ему выплачивали ежемесячную пенсию за молчание. Трудно найти пример более унизительного конца. Однако памятен вечер, тот незабываемый вечер, когда Игорь Северянин читал свои стихи Ирине Одоевцевой. Наверно не найти слов, чтобы описать то, что чувствовал поэт. Трепетно, с замиранием сердца Северянин посвящал свои творения неожиданно появившемуся слушателю. В тот вечер Одоевцева была очарована, «осеверянина». Поэт по-особому читал стихи: «скрестив по-наполеоновски руки на груди и закинув голову». Его чтение скорее напоминало «необычайное», завораживающее пение.

Это было у моря, где ажурная пена,

Где встречается редко городской экипаж,

Королева играла в башне замка Шопена

И, внимая Шопену, полюбил её паж…

Несомненно, этот поэтический вечер, это мимолётное признание оставили в душе Игоря Северянина неизгладимый след. А быть может, это и было духовное возрождение поэта.

С Сергеем Есениным Ирина Одоевцева случайно встретилась в Берлине, в русском ресторане у Ферстера, месте встреч русских эмигрантов. Есенин неузнаваем. Это человек, у которого обрываются последние нити, связывающие его с жизнью. Он и его «кувырк-коллегия» отплясывают, словно на балу у сатаны. Страшная картина. А сквозь шум, хохот и брань слышится дикое отчаяние, боль и муки Есенина.

В главе о Марине Цветаевой описана первая и, как оказалось, последняя встреча с ней в доме у Гингеров, куда Ирина Одоевцева с мужем случайно зашли, не подозревая, что окажутся на прощальном вечере поэта. О Марине Цветаевой автор рассказывает с особой теплотой. Вспоминает о её стихах и особенно останавливается на «Повести о Сонечке», в которой, по мнению автора, как в зеркале, отражается сама Цветаева, «молодая, торжествующая, победоносная, счастливая, окружённая тройным кольцом влюблённости, поклонения и обожания и принимающая это как должное». А сейчас совсем другая, какая-то тихая и спокойная. И отчего-то грустно и печально. Ведь уезжает в Россию, на родину. Рада ли она? «Ах, нет, совсем нет…Сыну там будет лучше. Но мне?»

Ирина Одоевцева рисует своих современников живыми, с их человеческими слабостями и достоинствами, а значит, она отвергает идеализацию как принцип изложения, и в этом огромное значение её воспоминаний. Так в главе, посвящённой Георгию Адамовичу, Одоевцева смело говорит о сценах в казино, об азарте в карточной игре, об его неспособности хранить чужие тайны («поклянусь, и тут же разболтаю…а потом жалею»). Таким образом, автор не избегает описания отрицательных, а порой и противоречивых черт его характера. Однако утверждает, что с годами он становился лучше, терпимее, отзывчивее. «Надо прощать… Я ненавижу тех, кто передаёт мне…о вас сказали…В чужой передаче всё становится оскорблением…И трудно забыть и простить…Сужу…всех и себя…За то, что сужу…». Конечно, как жена Георгия Иванова, многолетнего друга Адамовича, автор знает о нём если не всё, то очень многое. Они не только часто встречались, но даже жили в одной квартире. Поэтому Одоевцева с полным правом может делать такие выводы.